ДОПОЛНЕНИЕ Я. РИСЕР-ЛАРСЕН

      Исполнение  обращенной  ко мне просьбы я  хочу в  нижеследующих строках
возразить на  некоторые утверждения Нобиле, высказанные им  в его докладах в
Америке  и   ряде  газетных  статей.  Нобиле  заявил:  "На  мне  лежала  вся
ответственность,  и  от  моей   работы  зависела  возможность  осуществления
экспедиции и благополучного  возвращения ее участников"; и далее: "Полет  от
Вадсе  до  Свальбарда я считал труднейшим из всего перелета". Во время этого
этапа Нобиле  спал подряд  в течение семи часов,  если не считать, что мы на
одну  секунду подняли  его в  спальном мешке,  чтобы он взглянул  на вершину
Медвежьего острова, выступавшую в просвете из моря тумана.
     О прибытии  к  Северному полюсу он говорит "И  вот  наступил труднейший
момент  перелета  (самый  полет над  полюсом). Я  взял курс на  мыс Барроу и
скомандовал, какой нам держаться высоты".
     Нобиле  никогда  не  отдавал  ни  одного приказания, какого  курса надо
держаться.  Это было  делом заведующего штурманской  частью.  Во  всем,  что
касалось кораблевождения  и маневрирования.  Нобиле, по указанию заведующего
штурманской частью, только изменял высоту.
     Далее он говорит: "С волнением ожидал я мгновения когда мы увидим землю
(Аляску), так как у меня не было уверенности доставить участников экспедиции
обратно, если бы нам пришлось спуститься на лед"
     Это   одно  из  очень  немногих  заявлений   Нобиле,  которого   нельзя
оспаривать.  У  Нобиле действительно  не было  никаких  шансов  вывести  нас
обратно при походе  по льду. Когда он в январе 1926  года  приезжал к нам на
совещание относительно подготовки, мы имели опрометчивость взять его с собой
посмотреть  лыжные  состязания.  Он, очевидно,  никогда  не ходил  по снегу,
постоянно падал и не мог  подняться без  посторонней  помощи.  С того дня он
стал заметно нервнее относиться к исходу экспедиции. Он не только потребовал
страхования  своей жизни и жизни остальных итальянцев, но также  страхования
от отмораживания пальцев.
     Нобиле  потребовал  страхования  своей   жизни  в  шесть  тысяч  фунтов
стерлингов и  в  немного меньшей сумме для остальных итальянцев. Это  стоило
экспедиции  целого  состояния на уплату страховых  взносов. В силу скверного
материального положения  экспедиции никто  из других ее  участников  не  мог
застраховаться. Впрочем,  никто и  не просил об этом.  Страхование Нобиле от
отмораживания  пальцев причинило немало хлопот,  так как  страховое общество
"Ллойд"  отказывалось  от  такой страховки.  Во  время  нашего пребывания  и
Пулхэме один из представителей "Ллойда" приезжал из Лондона на совещание  со
мной  по  вопросу о  страховании и был успокоен моим заверением, что  мы  не
бросим итальянцев, а по мере сил будем тащить их  за собой, пока не свалимся
сами. Впрочем, все пять итальянских механиков были людьми такого типа, что и
сами выдержали бы довольно долго.
     Нобиле также боялся, как бы норвежцы, в случае если бы мы спустились на
севере  Аляски,  не попытались отправиться в Номе пешком, вместо того  чтобы
ждать целые месяцы  оказии  вернуться  на  пароходе. В  связи с этим  Нобиле
потребовал от меня высокоторжественного обещания,  что я, во  всяком случае,
останусь с ними.
     Затем Нобиле говорит насчет нашего прибытия  на  северный берег Аляски:
"В  первый  раз  я мог  присесть  на  наш  единственный  стул  и  на  минуту
передохнуть".
     Я сейчас не помню, в первый ли раз Нобиле присел на стул, но, во всяком
случае, помню,  что  во время полета его несколько раз засовывали в спальный
мешок и он  спал на полу  гондолы. Я  помню  это потому, что  сам каждый раз
помогал ему залезать в спальный мешок и принимал от него вахту наряду с моей
навигационной работой. Всего он проспал к тому  времени, когда мы  прибыли к
берегам  Аляски, не меньше шести часов. После этого  он  спал от Уэнрайта до
мыса Лисбэрн и дальше от Змеиной реки до мыса Принца Уэльского - всего сверх
упомянутых шести  часов еще  верных четыре часа.  На борту было  очень  мало
людей,  спавших так  много, как Нобиле.  Когда  он  после высадки  в Теллере
отправил своей  жене  телеграмму, что  все  кажется  ему каким-то сном,  это
представлялось  несколько непонятным нам, для которых весь полет был изрядно
серьезной действительностью. Но когда я прочел  отчеты о его докладах  и его
газетные статьи, мне стало ясно, что Нобиле спал еще больше, чем мы думали.
     "Это  я сконструировал  причальную  мачту",  -  говорит  Нобиле.  Но он
забывает  рассказать,  что  за  наш  счет  ездил  в  Англию  и   изучал  там
сконструированную  майором  Скоттом  мачту. Нобиле не имел никаких знаний  о
причаливании  к  мачте. По  его  просьбе  я  написал  инструкцию,  как  надо
производить  маневр, и помогал Нобиле,  иногда  находясь на борту, а  иногда
следя за  выполнением  маневра  с  земли. Согласно  просьбе Нобиле, я  после
каждого маневра высказывал  свои  замечания, часть  которых передавал Нобиле
письменно.  Однажды, когда  я  критиковал маневр,  к  нам  случайно  подошел
какой-то  итальянский  офицер  и  стал  прислушиваться.  Нобиле  моментально
остановил меня  и попросил продолжать, когда офицер удалился. Меня тогда это
несколько удивило, но позднее я понял, в чем дело.
     В Италии  выражалось  недоумение по  поводу нашего  желания  непременно
взять  с  собою Нобиле, потому что, как говорили, там имелись  гораздо более
искусные судоводители чем он. Несмотря на это, мы настаивали на его участии,
так  как,  во-первых,  нам  хотелось  иметь   с  собою  именно  конструктора
дирижабля, а затем нам приятно было доставить ему удовольствие испытать свою
конструкцию  в  таком полете. Что он отлично работал  во время  подготовки к
полету  я говорил уже раньше  и охотно  повторяю это здесь. Жаль только, что
потом он совершенно утратил равновесие.
     Что у Нобиле небольшой опыт в качестве водителя дирижаблей такого типа,
мы заметили  сразу  же после  нашего отлета из Рима.  По-видимому, Нобиле не
обратил внимания на  то  свойство дирижабля, что  он в  силу своей  формы во
время  хода  прижимается  напором воздуха  вниз. Нобиле все  больше и больше
нервничал,  потому что дирижабль казался  ему тяжелее,  чем  это можно  было
объяснить охлаждением газа.  Он  то и дело посылал  такелажного мастера  для
осмотра газовых клапанов, которые, как думал Нобиле, пропускали газ.
     При прибытии в Пулхэм Нобиле стал  подготовлять спуск, когда мы еще шли
полным  ходом,  и  выпустил  столько  газа,  что  мы,  имея  руль  высоты  в
промежуточном  положении, не  спускались  и  не  поднимались.  Тогда  Нобиле
приступил к спуску. Вместо  того чтобы направить нос дирижабля к собравшимся
внизу спусковым командам, он стал  волочиться по земле далеко под  ветром от
команд  и остановил моторы. Как  только ход судна  уменьшился,  мы  взлетели
кверху,  словно  ракета,  потому  что прекратилось  давление воздуха  сверху
судна, и мы оказались  на  высоте тысячи метров, прежде чем  моли остановить
подъем  выпуском  газа.  Нобиле  не хотел  и  слушать  настойчивых просьб  о
подготовлении судна к спуску и о снижении к земле обычным манером. Мы раз за
разом  предпринимали новые попытки  и сбрасывали один  причальный  канат  за
другим. В конце концов ему пришлось попросить  помощи майора Скотта, который
был  с нами  в  качестве  специалиста  по полетам над  Англией,  и тогда  мы
спустились. Этот спуск  происходил  в  присутствии  всех английских знатоков
воздухоплавания и наверное, был величайшим маневренным скандалом известным в
истории. Многие из англичан выражали после этого свое беспокойство по поводу
дальнейшей судьбы  экспедиции.  А совсем  недавно я  встретился  с одним  из
присутствовавших при нашем спуске. "Я думал, вы никогда в жизни  не долетите
до полюса" - сказал он. На что он намекал, было достаточно ясно.
     Спуск  в  Осло  прошел  значительно лучше, но  все же отвратительно.  В
Ленинграде Нобиле, наконец, удалось провести маневр нормальным образом.
     Но не только в маневрах проявил Нобиле  недостаточнее знание полетов на
дирижабле.  В своем докладе он рассказывает о  буре, в которую мы попали над
Францией.  В  связи  с  его  утверждением,  что  он,  так  сказать,  являлся
"единственным" на борту  судна, я могу заметить что  в  тот  раз  экспедиция
погибла бы, не будь на борту еще других людей. Мы  находились  над Рошфором,
попав в  северо-восточный  шторм  такой  силы,  что мы  стояли неподвижно  в
воздухе.  Согласно картам погоды, циклон приближался из Бискайского  залива.
Если бы мы не пустили тогда в ход еще и третьего мотора и не проложили курса
западнее Пулхэма, чтобы  миновать  центр  циклона и  выйти  в  область более
спокойного   состояния   атмосферы,  то   остались   бы   стоять  на  месте,
израсходовали бы  весь  бензин и  затем в  заключение  стали бы  дрейфовать.
Прекрасное начало для экспедиции! Но Нобиле не хотел и слушать этих доводов.
Прежде  всего он не хотел пускать в ход третьего мотора, потому что мы тогда
истратили  бы больше  бензина  а  во-вторых, мы, по его мнению,  должны были
держать  курс на  Пулхэм и ни в коем случае не отклоняться.  В конце  концов
майору Скотту удалось убедить его Если бы Нобиле не сдался,  нам пришлось бы
решиться  на весьма неприятный шаг  и лишить его  командования:  впрочем нам
едва не пришлось сделать это и во  время  самого перелета через полюс, когда
Нобиле  лишь  в самый  последний момент  отказался от какой-то  сумасбродной
мысли.
     Этого,  кажется, достаточно и  я  сожалею,  что  поведение  Нобиле было
таково,  что  Амундсен счел  себя вынужденным просить  меня  об  исправлении
некоторых его заявлений. Для меня эти  два  года были  преисполнены стольких
неприятностей со всех  сторон, что я  предпочел бы молчать и поскорее забыть
обо  всем. С первого  же  момента  со стороны  итальянцев были  одни  только
дрязги. Без последних дело нигде не обходилось, за исключением разве Москвы.
Об  этом  можно  было бы написать целую книгу. В  виде маленького примера  я
расскажу следующее.
     Мы с Нобиле  поехали  в Ленинград для ведения переговоров  с советскими
властями  об  использовании  ангара  в  Гатчине  (Красногвардейске).  Нобиле
связался с тогдашним итальянским консулом, который сговорился  о совещании с
властями. Так как экспедиция  была  норвежская и соглашение с нашей  стороны
должно было быть улажено норвежским консулом в Ленинграде, то я  обратился к
итальянскому консулу с просьбой, чтобы наш консул тоже приехал на совещание.
Итальянский консул отказал мне в этом без всяких разговоров. Когда я позднее
читал в Ленинградском университете  и в Союзе инженеров доклад об экспедиции
прошлого года, то воспользовался этим случаем для разъяснения, каким образом
новая экспедиция является продолжением первой. По той же  самой  причине мне
пришлось в  Италии,  несмотря  на большую работу по  подготовке  экспедиции,
взять на себя тяжелое для меня задание разучить доклад на итальянском  языке
который кроме двух раз в Риме, был также прочитан  мною в Милане и  Неаполе.
Целью этих докладов было обратить самым вежливым образом внимание на то, что
и мы тоже имели скромное отношение к экспедиции.
     Так как недружелюбно настроенные к  нам лица распространили слух, будто
внутренние  раздоры экспедиции были вызваны мною, то я хочу  добавить,  дабы
помешать злоупотреблению  относительно  сказанного здесь  мною,  что  Нобиле
через   несколько  дней  после  нашего  спуска  в  Теллере   предлагал   мне
организовать совместно с ним новую экспедицию которая должна была носить его
и мое имя. Едва  ли бы он  это  сделал,  если бы распространяемые слухи были
верны.
     Я всегда ценил вклад итальянцев независимо  от того, был  ли он оплачен
или нет,  и в  знак признания  его  сам  пристопорил итальянский флаг  и сам
спустил его под капитанской гондолой когда мы покидали Рим.

<< Назад      К Содержанию >>