Юрий Устинов, мастер спорта СССР

ПОБЕЖДАЕТ НАСТОЙЧИВОСТЬ

Из всех семитысячников на территории Советского Союза пик Ленина ближе всех к «цивилизации»— машины добираются до самого базового лагеря на Луковой поляне. Может быть, поэтому до 1969 года я предпочитал участие в других высотных экспедициях. «Эта вершина от меня не уйдет»,—думал я.

В 1966 году команда ленинградского «Спартака» покорила пик Е. Корженевокой, в 1968—пик Коммунизма. В 1969 году путь к пику Победы для всех нас пролегал через пик Ленина. В том году вся команда под руководствам П. П. Буданова прибыла на международный слет альпинистов в Ачек-Таше. Мы — тренеры. Целью каждого участника слета был пик Ленина. В следующем году исполнялось 100 лет со дня рождения великого вождя трудящихся.

На слете Т. Хибелер и М. Шнейдер (ФРГ) предложили мне участвовать в восхождении на пик Ленина по новому маршруту. Тони Хибелер — шеф-редактор журнала «Альпинизмус», Майк Шнейдер — молодой математик из Мюнхенского университета. Страстное желание пройти новую стену на пик Ленина заставило меня немедленно согласиться с предложением. Лишь южный кант огромной ледяной восточной стены пика Ленина был пройден австрийцами в 1967 году. Мы собирались выйти на вершину по центру стены. Практические вопросы пришлось решать постепенно, выделив первоочередную задачу—до начала работы на стене всем участникам штурма войти в хорошую высотную форму.

Зная альпинистские биографии моих новых друзей, я не беспокоился о технической осуществимости мероприятия. А после хорошей акклиматизации на северных склонах пика Ленина (выход по маршруту Липкина и на вершину Раздельная до высоты 6100—6200 метров) поверил в общий успех. Было решено идти на стену четверкой (Т. Хибелер, М. Шнейдер, О. Борисенок и я). Олег Борисенок также работал тренером на сборе.

Перевал Крыленко с севера в то обильное снегом время был опасным, и все надежды попасть под стену мы связывали с вертолетом. Нам предоставили его дважды—для разведки стены и «десанта». Вспоминая эти дни, альпинисты из ФРГ поражались участию, с каким их планы обсуждались руководством. Не помогай нам всей душой руководители слета А. .'Г. Овчинников, П. П. Буданов, Ф. А. Кропф, В. И. Рацек и пилот-ас Парфенов, восхождение на пик Ленина по юго-восточной стене было бы едва ли возможным.

Но вот подготовка закончена. 26 июля. В базовом лагере все бело от выпавшего снега. После теплого прощания, способного, кажется, растопить и снег на окружающих холмах, вертолет летит над северными склонами Заалайокого хребта. Хибелера не оторвать от иллюминатора. Он цепенеет, глядя на нетронутые маршруты, каждый из которых может соперничать со знаменитыми стенами Шамони в Альпах.

Летим над Саук-Саем, «Медвежьим» лагерем в устье ледника Большая Саук-Дара (4200 метров). Все напряженно смотрят вниз на иссеченную ледопадами поверхность глетчера—нам нужно пройти весь ледник, чтобы попасть в верхний цирк под стеной (5500 метров). А вот и она! Мелькнули знакомые по разведке разрывы ледяного панциря, и вертолет уходит от стены — в цирке очень тесно. «Куда бросать? Показывай!»—кричит Парфенов. Затрепетав красными опознавательными флагами, три ящика со снаряжением и продуктами проваливаются вниз. Еще круг—мы видим ящики заброски на нестерпимо белой подушке снега прямо под стеной.

«Медвежий» лагерь. Потрескавшийся от борьбы с холодом и солнцем небольшой участок суши, с трех сторон стиснутый льдом, становится нашим плацдармом. В 15 часов улетел, пожелав удачи, Парфенов. Ледяной ветер и ослепительное солнце вынуждают уйти в карман боковой морены. Быстро пообедав, стремясь облегчить рюкзаки, уходим вверх по морене. Погода портится, и надо торопиться уйти как можно дальше уже сегодня.

В семь часов бивак. Утром спустимся на ледник и пересечем ледопад, а сейчас — отдыхать. Когда площадки для палаток почти готовы, наверху раздается грохот и на нас валятся обломки льда и скал. Едва уносим ноги и ставим палатки под защитой больших камней.

Выдержки из дневника дают представление о нашем продвижении вперед.

«...27-е, 19 час. Только что встали на бивак, а вышли в 6.30. Ну и ледник! Не помню подобного—чудовищные разрывы при небольшом перепаде высот. Все время туман и снег. Тяжелые рюкзаки. «Ледник мучений»—так назвал Саук-Дару Хибелер. Палатки поставили прямо среди трещин. У нас с Олегом мокрые ноги — весь день первые на мокром снегу. «Надеюсь, что снег не закроет ящики с заброской»,— пробормотал Майк, залезая в мешок. «Не так уж легко не заметить советские флаги»,—ответил Хибелер.

28-е. 19 час. 30 мин. Опять тяжелый день. Вышли на высоту 5550 метров под стену. Два часа преодолевали провал в глетчере у места ночевки: лед, гимнастическое лазание. Тони (он последний, их кошки, как и наши, заброшены под стену) срывается, ушибает голову и колено. Не сильно, слава богу. К полудню выходим в верхний цирк. Прямо перед нами — перевал Крыленко. А налево — стена встает из-за поворота, до половины скрытая облаками. Смотрим не отрывая глаз.

5б00 метров. До стены километра полтора. Мы с Майком, опустошив рюкзаки, уходим искать заброску. Ноги, мокрые насквозь, мерзнут. Мы устали. Майк еле шевелит лыжными палками. Часто отдыхаем. Найдя ящики, грузим еду и шекельтоны (они сухие—ура!)... И вниз, где уже приветливо стоят красно-желто-черная и желтая палатки. Чай, чай и бесконечное приготовление пищи—ее теперь пугающе много.

Стена проглядывает из тумана нижней половиной. Крутая, очень. Обсуждаем варианты начала восхождения. Соглашаемся с Хибелером — справа от скальных выходов путь оптимален: безопасен, красив, выходит прямо на вершину. Завтра день отдыха и наблюдений. Нужна погода.

...29-е. Всю ночь туман и снег. То же и сейчас. 6, 7, 8... часов утра. Безнадежно! Начинаем понемногу шевелиться. Майк сообщает, что в их палатке +30°С. Неужели результат синтетики? Вылезаю откопать палатку и нарубить льда для кухни. Варит Алик. Слепит рассеянное солнце. Тепло. Это плохо...

Во второй половине дня погода как будто налаживается. Идем за оставшимся грузом заброски (кузница, кошки...) Видна вся стена. Завтра постараемся выйти. Подъем в 4. Оставляем много еды, ботинки, все, без чего можно обойтись.

...30-е. Прекрасная погода, но мы еще внизу. Пятый день! Вытоптали на снегу слова для вертолета:

«Выходим 31-го».

В 4.30 по крику Майка «Юри» начали быстро собираться. Уложены и выброшены из палаток рюкзаки, кипит натопленная вода, соседи уже топчутся снаружи, скрипит снег, холодно—18°. Вдруг всех заставляет обернуться к стене тревожный голос Майка: «Лавина!». Брезжит утро, и со всей стены, от Австрийского гребня до нашего маршрута, бесшумно идет огромная пылевая лавина... Это останется в памяти навсегда... Как театральный занавес исполинских размеров, снежный покров ринулся вниз, за доли секунды он превратился в огромное облако, которое росло и росло, заслоняя все, достигло подножия стены, поднялось как огромный гриб, надвигаясь на нас с ужасающей быстротой. Снежная пыль медленно, клубами дошла до половины стены, и через несколько минут наши палатки начинают сотрясаться от вихря. Долго молчим, потом Тони предлагает переждать с выходом. Конечно! В случае хорошей погоды снег за день уплотнится. В случае плохой—уйдем на перевал Крыленко и дальше по гребню на вершину. Поджимает контрольный срок возвращения—4-го в 14.00. Майк Шутит: «Если бы не контрольный срок, альпинисты не знали бы, когда возвращаться домой».

Никому не хочется лезть обратно в пустые палатки, мы ждем солнца. Холодище! У Майка и Тони мерзнут ноги. Да здравствуют советские шекельтоны! В них тепло. В розовый цвет окрасилась вершина. Граница света и тени медленно ползет вниз. Мы ждем, стуча зубами, единодушные солнцепоклонники. Топчемся, играем банками в футбол. Обсуждаем дальнейшие действия. Фотографирую палатки и ребят на фоне полуосвещенной стены. Чудо! (Если получится!) Красное и белое. А вот, наконец, и солнце. Первые же лучи греют и ласкают. Начинаем раздеваться. Съедаем неизменный «язык» (консервы) и в 10 часрв расходимся. Чтобы не засидеться, Тони с Майком идут под стену, мы с Аликом — на перевал Крыленко. Три с половиной часа—до перевала и полтора часа—обратно по раскаленной мульде. Даже без свитеров невыносимо жарко. Подходя к палаткам, еле передвигаем ноги и челюсти — сухо. Заваливаемся в палатку: товарищи поят и кормят нас. У Майка проект: выходить ночью. Тони более реалистичен: «Подъем в 2 часа. Все приготовления до 3 час. 30 мин., а в 5 начало работы на стене».

31 июля начинаем по расписанию Хибелера. Первыми при ярком свете луны к призрачной, фосфоресцирующей и пугающе крутой стене подошли мы с Аликом, чуть позже Майк (болит живот) и еще позже Тони (мерзнут ноли.). Мороз—24°. Впервые отчетливо понимаем—нам предстоит идти первыми. Шнейдер и Хибелер пойдут сзади. Мы с Олегом начинаем движение. Снег плотный и твердый — кошки необходимы. При выходе на первый ледопад—винтом влево-вправо—нас засыпают снежные пылевые лавинки, «дежурные». Вначале идем одновременно, потом попеременно страхуя. Майк и Тони не связываются, несмотря на крутизну (50—65°) и протяженность склона. Они очень рационально используют веревку и, если страховка, по их мнению, недостаточно надежна или один чувствует на маршруте слабость,—развязываются. «Не мешать товарищу»,— такова, по-видимому, заповедь альпинистов на Западе. «Обязуюсь помочь!»—основной принцип при использовании веревки в наших горах, и развязаться— значит грубейшим образом нарушить правила восхождения. Можно спорить о принципах, но окончательным критерием, по-видимому, должно быть обеспечение наибольшей безопасности.

Солнце взошло, когда мы достигли крутого склона, выходящего на второй ледопад. Майк кричит снизу, чтобы не забывали о ногах Тони. Мы не забываем и останавливаемся, начав траверсировать склон влево. Вырубаем площадку и растираем теряющие чувствительность ноги Хибелера. Все в порядке.

Уходим на подушки второго ледопада, чтобы начать движение по бесконечному и крутому ледовому гребню, который казался трудным участком еще снизу. В самом деле, это ключевое место маршрута. Лед, лед, лед, крутой (53 — 55°) и подчас слабый для крючьев. Продвижение прямо по гребню затруднительно, нужно много «рубиться». И мы движемся «пилообразно», периодически уходя с ножевого профиля влево и возвращаясь на гребень для страховки. Все время — на передних зубьях кошек, в левой руке крюк, в правой—айсбайль. Так-так, так-так...

Устают ноги.

«Держи!»—негромко крикнул Алик сверху и заскользил вниз, слева от меня. Секунды промелькнули, но события отпечатались в памяти точно. «Крюк!»— обожгла первая мысль. «В порядке». И в следующие мгновения все сосредоточилось на том, чтобы успеть выбрать как можно больше лишней веревки. Веревка натягивается. «Выдать... Зажать… Рывок!» И вот тишина. Все. Я знал, что задержу, но все же... Медленно успокаиваюсь. Алик хладнокровно начинает движение наверх. Выбираю р выдаю веревку. Наплывами встают в памяти мелькнувшие мгновения: распластанный Олег проносится мимо, веревка на льду перед глазами, напряженно застывшая фигура Хибелера—весь внимание, я вижу его внизу под ногами.

Последние участки гребня уходят влево на подушки верхнего ледопада. Майк и Тони идут первыми. Я попросил их об этом, чувствуя, что мы с Аликом устаем психически — целый день впереди. Уже давно валит снег. Восьмой час, а места для ночевки не видно. Майк идет хорошо. «Рыскает» в начинающемся ледопаде. Мне нравится его работа: хорошо выбирает путь, спокойно работает с веревкой и крючьями, сняв рюкзак. Красивый «почерк», и, может быть, в Альпах они дали бы нам фору. Но здесь... Слишком любят комфорт и нет желания идти первыми.

Наконец-то подходящее место. Бивак. Как мы устали—семнадцать часов работы! Но и сделали немало. Высота 6100 метров. Майка и Тони тошнит. А ведь ничего не ели за день, лишь концентраты доктора Вагнера, еда «супергигантов». Быстро ставим палатки. Алик уже за «работой»: растирает ноги нашим друзьям—это становится ритуалом и тревожит.

На следующий день солнце приходит рано—еще нет и семи, но мы не торопимся, вспоминая вчерашнюю усталость. За чаем очередное разочарование— вынуждены отказаться от миниатюрной бензиновой горелки Хибелера: на такой высоте она не действует. Должен «вывезти» старый «Фебус».

Первыми с бивака около десяти уходим мы с Олегом. Несколько замысловатых, но единственно оправданных ходов в ледопаде, потом решаем задачу: преодолевать ли встретившуюся ледовую стену в лоб или заглянуть вправо, в ледовый кулуар, траверсируя ту же стену. Останавливаемся на втором варианте. Плохой, пористый лед,—трудно идут крючья. Двигаюсь очень осторожно, без рюкзака, и только через час-полтора заглядываю, наконец, за перегиб. За спиной—терпеливое и напряженное ожидание товарищей. Ура! Кулуар забит льдом и слежавшимся снегом—пройти можно. Пропускаем вперед вторую связку. Олег остается один выбивать крючья   тащить два рюкзака. Кому еще это под силу! Выйдя из кулуара наверх, видим «первых» на пороге большого снежного грота. Потрясающе! К тому же удобное место для бивака.

По альтиметру Хибелера 6400 метров. Три часа дня. Рановато... Но что делать? Надо останавливаться. Ясно, что сегодня из грота не выбраться. Выход отсюда только один—через трещину по ледовой стене (75°). И мы делаем все возможное, готовя площадки для бивака и путь наверх. Ставим палатки. Пообедав, я пытаюсь проделать часть завтрашней работы. Лесенки, ступени, крючья. Наверх не выхожу, но проникаюсь уверенностью, что сделаю это. И, действительно, утром принимаю товарищей наверху. «Фантастиш»,—одобряет Тони, проходя мимо. Это его любимое слово, понятное всем. А впереди начинаются снежные поля вершинной шапки. Долгий и утомительный путь в глубоком снегу, за каждым-взлетом—новый, за поворотом—поворот. К вечеру выходим на высоту 6900. Ночевка. Тони и Майку плохо. Тошнота. Не чувствуют ног. Настроение плохое. Что будет завтра? Далеко ли до вершины?

Утром при ярком солнечном свете опасения понемногу рассеиваются. Ребята чувствуют себя лучше. Совсем рядом Австрийский гребень, и мы решаем через него выйти на гребень, ведущий к Раздельной (путь нашего спуска). Там можно оставить груз и сходить на вершину. Этот путь, через бергшрунд в раковину между Австрийским гребнем и нашей стеной, начинают Тони и Майк. Через полчаса мы видим их под бергшрундом. Медленно! Мы выйдем только тогда, когда они пройдут трещину. Затем происходит что-то непонятное. Мы не замечаем, что и когда именно. Но видим, что Майк пытается пройти бергшрунд в одиночку. 30 метров веревки свободно лежат на склоне позади него. А Тони, неудобно заклинившись в бергшрунд, лежит в стороне поодаль. Мы уже на ногах и через 10 минут рядом. В чем дело? Токи в полусознательном состоянии с трудом ворочает языком. Сердце! Что делать? Наши аптечные средства бесполезны. Медленно возвращаемся назад к месту ночевки. Тони ведем под руки. Слушаю и обдумываю разные предположения. Шнейдер: «Если вы пойдете первыми, Тони сможет идти следом». Едва ли, думаю я.

Хибелер: «Идти мимо вершины траверсом на гребень Липкина. Это проще, там видели вчера людей.» Но Буданов ждет нас на Раздельной, мы договорились с ним об этом! И о каком пути вчетвером может идти речь сейчас! Я думаю, что двоим надо немедленно уходить за людьми. Кому? Хибелер просит оставить Олега. Короткая дискуссия: в итоге идем Олег и я. Сейчас же!

Надеваем весь пух, берем только палатку и ракеты. Все остальное оставляем здесь. «Майк! Жди нас... Наверное, завтра... Ведь люди сейчас на гребне Раздельной. Ждут нас. Да и Костя Клецко должен опускаться на лыжах!»

Уходим по полке вправо, через бергшрунд и прямо вверх, по твердому фирну, на купол. Алик, я, Алик, я... Идем, сменяя друг друга. Через три часа—на вершине. Солнце, ясно и ураганный ветер... Успех? Это слово здесь ничего не значит. Победа? Только над собой... Следы, следы... Но где же люди? Их нет нигде. Нам некогда, и, не заглянув в тур, мы спускаемся к Раздельной, сигналя красными ракетами в направлении лагерей 5600, 5200, 4200. В пуховых брюках жарко, в кошках неудобно — начались осыпи, глубокий снег, мучает жажда. Снимаем кошки и прячем их в камнях—пригодятся при подъеме, а сейчас лучше без них. И вдруг впереди, на пути к кулуару (6000) видим большую группу людей. Ракета, еще одна. Остановитесь! Но люди продолжают идти. Очень медленно. А мы — бежим, бежим. Тяжелый лыжный след, сопровождаемый суетой следов с обеих сторон, задерживает наше внимание. Стоп! Да это спасательные работы! Вот почему не замечают нас. Что произошло?

На 5500, в мульде, догоняем последнюю группу. Остальные растянулись до пещер 5200. Буданов, Захаренко, Аграновский, милые, родные лица, родная речь. С плеч будто кто-то снимает большую тяжесть, уходит невероятная усталость, которая только что в кулуаре валила с ног. Лихорадочно, быстро обмениваемся информацией. За Раздельной, на высоте 6800, нелепо погиб болгарин Чатын. Это его транспортируют сейчас. Двое австрийцев ждут помощи на гребне Липкина (6800). Свежие люди только на морене 4200. Там общий лагерь, Овчинников там. Оттуда быстрее могут подняться спасатели. Догоняем медленно идущие вниз группы усталых людей.

Мы на морене 4200. Пестроцветье людей и палаток. Овчинников, окруженный участниками, напряженно выслушивает наш рассказ и сразу начинает действовать. Наверх идем четверо: мы с Олегом, Овчинников и Валя Иванов из Москвы. Все побывали наверху, свежих людей нет. Темнеет, а нужно собрать еду, снаряжение, бензин и рацию; у нас нет кошек, мешков и мокрые шекельтоны. Ночуем здесь, а рано утром—наверх. Спим в разных палатках, где свободно.

Утро. Недолгие сборы. И ноги в знакомом ритме начинают чертить привычный узор на снегу. Вправо-влево, вправо-влево—серпантин. Самолет Липкина, пещера 5200, полка 6100—знакомые ориентиры. Сегодня выше не выйдем, тяжело. Ночевка.

Назавтра с большим трудом преодолеваем крутой взлет 6100—6800. Путь Иванова—крутая осыпь на льду—изнуряет. Наконец мы на гребне.

Спуск—подъем, спуск,—подъем, а впереди маячит купол. Не оставляет мысль о Хибелере и Шнейдере. Что с ними? В каком они состоянии? Куда придется опускаться? Хватит ли сил? Завтра подойдем к ним. Три дня! Подумать только, что может произойти с человеком за три дня на высоте 7000 метров.

Овчинников в постоянном контакте с Клейко, а тот — с базой. «Японец-1 — Японец-2» — позывные миниатюрных японских станций. За нами поднимается вторая группа—«спасатели» с врачом. Овчинников передает предупредительную телеграмму в Фергану: может понадобиться десант в Саук-Дару.

«6-е августа. Этот день запомнится многим из нас. Мы медленно приближаемся к вершине, решив опускаться к нашему последнему биваку на стене сверху. Вдруг слева из-за поворота, чуть выше нас, возникла странная фигура. Высокий, худой, в черном, человек медленно, помогая себе руками, как краб, траверсировал склон в нашем направлении. На несколько секунд все онемели: так странно было появление здесь человека. Майк? Это был он...

Задыхаясь, собрав все силы, мы поспешили навстречу. «Юрий, я думал, вы никогда не придете...»—это единственное, что я запомнил, когда мы обнялись.

Тони остался в палатке, и мы торопимся к нему, так ни о чем и не расспросив Майка. С ним остается Овчинников. Вдвоем они поставят большую палатку и будут ждать нас чуть ниже.

По следам Майка (хорошо выбрал путь) подходим, наконец, к знакомой палатке. Тони рад нам. Лежит пластом и просит глюкозы, но состояние приличное, и, я надеюсь, он встанет. У нас же ни куска сахара, и кончается бензин. Поим чаем (от супа отказывается), одеваем, берем веревки и крючья, медленно выходим. Валя впереди, навешивает перила. Алик поддерживает Тони и отдыхает с ним каждые десять метров. Я—последний, снимаю веревки, страхую Олега.

Тони поражает нас своей выдержкой. Три дня ожидания на такой высоте тяжелы даже для здорового человека. А он идет сам, только часто отдыхает. Молодец!»

Позже, в своей книге, вышедшей в 1973 году, Хибелер писал об этом дне так:

«б августа... Еще один день в одиночестве. «Михаэль, иди за ними. Я уже не верю, что они придут»,—сказал я. Михаэль, который держался лишь с помощью таблеток корамина, взял самое необходимое и ушел. Я остался один, совсем один... «Так ты теперь и останешься один, навсегда...» И вдруг,—это были уже не мои мысли,—мне показалось, что рядом заговорил чей-то добрый, успокаивающий голос. Голоса... Это сон? Я поднялся на локти, окончательно пришел в себя и увидел далеко на юго-востоке гладь озера Каракуль. Она была синяя, темно-синяя... но я слышал голоса... настоящие человеческие голоса.

Юрий, Олег и Валентин, третий товарищ, спускались по склону.

... Я был привязан веревкой, Олег шел впереди, а Юрий и Валентин—за мной.

Я шатался, падал, отдыхал несколько минут на коленях, пробирался дальше, вставал, снова шел несколько шагов—мне казалось, что это конец. «Ты должен это пережить... ты должен, ты еще достаточно силен... Десять шагов... видишь, выходит, давай, иди. Смотри наверх... там жизнь... больше, чем десять шагов... отдых. Дальше... Двадцать шагов... на гребне! Внизу, на той стороне, долина Алая, откуда мы отправились 12 дней назад, налево—вершина— всего 40—50 метров! А внизу, на плече, совсем маленькая палатка—там Анатолий и Михаэль».

Мы опустились. Иванов и я уходим назад за грузом.

К концу следующего дня мы были уже на знакомой морене (4200). Прежний лагерь исчез, и на опустевшей площадке нас встретил внимательный и все подготовивший для эвакуации Костя Клецко. Тони получил необходимую медицинскую помощь и на глазах превращается в прежнего Хибелера. Завтра вертолет, и вот уже молниеносная эвакуация отдает Майка и Тони во власть «Интуриста». Прощайте, друзья!

Следом уезжает Олег покорять «Корженевскую» с ледника Фортамбек (это его третий семитысячник). Счастливого пути, уверен в твоем успехе, Алик!

Наконец и мы с Овчинниковым и Ивановым на перекладных отправляемся дамой.

Прощай, Памир! Будут новые заботы, новые дела, но ничто не вытеснит из памяти дней, проведенных в Ачек-Таше, незабываемой радости борьбы и победы.

<< Назад  Далее >>

Вернуться: Вертикали