Время сейчас такое — стираются белые пятна нашей истории. Что касается истории альпинизма, то здесь их не так мого, как, скажем, в политике или искусстве, но все же...

С конца 30-х годов как-то не принято стало говорить о деятельности иностранных альпинистов, исследовавших авказ в XIX — начале XX века. Конечно же из самых благородных, патриотическиx соображений, хотя сейчас уже ни у кого нет сомнений, что признание первенства кого-либо в какой-либо отрасли все не вредит самоуважению нации. Советским альпинистам есть чем гордиться, и можно назвать несколько направлений, в которых мы находимся на ждущих позициях. Но стоит, наверное, указать, что начинали мы не на пустом песте, что наш альпинизм, возник все же в Альпах и у его истоков в нашей стране таяли люди, прошедшие альпийскую школу, что практически на все главные вершины Кавказа протоптали нам тропу альпинисты Западной Европы. Они уточнили карты, составили описания, без которых немыслимо было бы так быстро, как у нас получилось в 30-е годы, поднять этот вид спорта. Не случайно первое отечественное учебное пособие, называвшееся «Горный туризм», Василий Логвинович Семеновский — человек, который более других мог бы претендовать на признание в качестве основателя альпинистского движения в нашей стране, — начал с подробного перечисления иностранных достижений в освоении гор нашей Родины.

В традициях альпинистской литературы начинать описание какого-либо восхождeнuя с подробного или краткого, в зависимости от желания автора, исторического исследования. И это не вопрос вежливости -— это вопрос восприятия гор. Монблан давно уже не проклятая гора, пугавшая савойских горцев; она одухотворена деятельностью Соссюра, Паккара, Вальма и тысяч их последователей. Невозможно представить Эверест без трагедии Мэллори и Ирвайна, без подвигов Тенцинга и Хиллари, Месснера, Балыбердина. Люди, идущие на восхождения, видят мир скал и льда в другом свете, когда знают исторические факты, связанные с покорением этих мест, и имена тех, кто уже побывал здесь ранее.

В наших библиотеках (далеко не во всех) есть удивительно интересные книги (не на русском, правда, языке), содержание которых может значительно расширить наши представления о горах.

В отрывке, помещенном ниже, повествование дается как бы через председателя Русского горного общества Александра Карловича фон Мекка, посетившего Цей в 1909 году. Речь здесь идет о первом в районе альпинистском восхождении, совершенном в 1884 году венгерским путешественником Морицем Деши вместе со швейцарскими проводниками Александром Бургенером и Петером Руппеном. В то время отсутствовали карты, и на все ущелья было лишь одно название — Адай-Хох, относящееся к высшей точке. На нее-то и хотел подняться Деши.

Они уже успели перебраться через несколько трещин, как вдруг уперлись в гладкую ледовую стену. Взобраться на нее Петер не смог, даже став на плечи старшему товарищу. И не обойти — ни слева, ни справа. Где-то недалеко в ледопаде что-то обвалилось с оглушительным звуком, будто предупреждая дерзких путников о том, какая мощь таится в этом ледяном нагромождении. А далеко влево по кулуару без перерыва, одна за другой скатывались небольшие лавинки, отмечавшие преодоление бергшрунда несоизмеримым со своими размерами громом.

— Нужно возвращаться. Здесь опасно и прохода нет. — Чувствовалось, что Бургенер огорчен неудачным выбором пути.

— Попробуем справа по скалам. — Деши сохранил достаточную долю оптимизма в голосе.

Нижнюю, наиболее крутую, часть скал удалось обойти по крутому снежному кулуару. Здесь, к немалому удивлению проводников, Деши вышел вперед и прокладывал дорогу вплоть до массивного скального блока, закрывавшего выход на верхнее плато. Преодолеть в лоб его было немыслимо. Обвязавшись веревкой, Бургенер попробовал пройти траверсом влево, вылез на крутые скалы и скрылся за перегибом. Вниз с грохотом уносились сбрасываемые им камни, однако веревка уходила довольно медленно, а потом и вообще остановилась. Ждать пришлось довольно долго, и Деши с Руппеном начали уже замерзать в затененном снежном кулуаре. Наконец послышался недовольный, скрипучий голос, и вскоре на перегибе показался Бургенер с кольцами веревки в руках. Прохода не было и здесь.

Пришлось возвращаться в ледопад, на путь, ранее расцененный как слишком опасный. Действительно, пришлось пару раз испытать неприятные минуты при прохождении под грозно нависавшими сераками. Но разозленного Бургенера уже ничто не могло удержать — он был все время впереди, без устали вырубая ступени.

Наконец ледопад был побежден. Впереди открылась плоская верхняя часть ледника, окруженная заснеженными и обледенелыми скальными стенами. Справа, далеко вверху над лежащими на переднем плане хребтами, виднелась макушка высочайшей вершины. Деши не сомневался — это Адай-Хох.

Нужно было искать место для ночевки, и тут долго думать не пришлось — направились к далеко вдающемуся в ледяную массу скальному гребню. Другого варианта не было — к ночевке на снегу они были не готовы. 17.45. Семь часов без отдыха после преодоления первого ледопада. Хотелось поскорее растянуться в спальном мешке, снять с ног надоевшие ботинки, но больше всего хотелось пить, и поэтому первым делом припали губами к стекавшим по камням струйкам талой воды. В поисках места для ночлега облазили весь гребешок, но хорошей площадки не нашли. Пришлось немало потрудиться, ворочая скальные плиты, прежде чем кое-как разместились.

Пока швейцарцы возились со спиртовой кухней, Деши измерил с помощью барометра высоту — 3300 метров и принялся рассматривать панораму. Внизу, под ними, как на ладони лежал Цейский ледник; скальные стены, постепенно сужаясь, сжимали ледяную массу, которая ледопадом обрывалась куда-то в ущелье, ниже все было в тумане, и лишь на горизонте виднелись золотисто-красные в лучах заходящего солнца обрывы скалистого хребта.

Хорошо, что получился хоть чай. Не укладывалось в голове, как могли забыв лагере почти половину приготовленныу продуктов, — вот что значит откладывать сбор на утро, на последний момент! А так на троих одна банка тушенки в баранина. Да еще что за баранина! В другой момент можно было бы и повесе литься, пошутить насчет того, что «старый охотник» перестарался и явно пережарил накануне вечером «дичь» до первой степени обугливания. Теперь же приходилось заталкивать в себя этот полусъедобный продукт — не оставаться же голодным перед трудным восхождением! Хорошо, что хоть чай получился. Невеселое начало!

К семи вечера лагерь, восходителей накрыл туман. Разместиться рядом не удалось— Бургенер и Руппен чуть ниже, Деши повыше, но все под защитой одной и той же каменной стенки. Плюс 6° потом плюс 5° — последние записи перед наступающей темнотой. А с ней пришла и тишина, нарушаемая только порывами ветра. И вдруг... мгновенная вспышка, затем раскатистый гром, напомнивший грохот лавин. И почти сразу резкий порыв ветра бросил со страшной силой заряд крупы прямо в спальник, в небольшое отверстие, оставленное Деши для дыхания. Началась настоящая громовая канонада, хаос звуков. Временами казалось, что это гигантский горный дух, разгневанный их дерзкой попыткой, негодует и ищет их повсюду, чтобы уничтожить, раздавить. Какая ночь! Жесткие камни, холод и сырость. Деши испытывал настоящее душевное волнение, потрясение, как, может быть, в детстве, в храме при звуках органа. Гигантская и недоступная для понимания природная сила являла свою мощь, не зная и не желая знать, что здесь, среди камней, впервые за тысячелетия спрятались и подслушивают ее три маленьких живых человека, внезапно оторванных от своего привычного мира и оставшихся наедине с Вечностью. Наплывали разные мысли, но он уже знал, что словами не выразить того, что ощущалось, не записать и не зарисовать, что переживается сердцем в такие минуты.

Удалось ли ему заснуть хоть оы не немного? Вроде бы да, хотя как это могло быть при таком адском холоде! Наступающее утро вытеснило из памяти ночную грозу. Розоватый холод, обрывк разбегающихся облаков. Лишь на камня рассеянные горсточки снежной крупы. Идти или не идти на гору? Швейцарцы молчат, и за этим явно скрывается нежелание покидать спальные мешки, дающие, надо сказать, мало утешения промерзшим и промокшим людям. От руководителя требовалось сказать свое решительно слово, и, поколебавшись немного, Деши дал команду собираться для выхода.

Тратить время на завтрак не хотелось; в 5.30, почти сразу как встали, вышли. Лучший способ согреться — это Работа, а вернуться, если что, всегда можно. Обогнув скальный выступ, на котором находилась их ночевка, снежными полями направились к подножию длинного крутого кулуара. Отсюда вершины не было видно, только нагромождение хребтов, закрывающих ее. Постепенно перестали стучать зубы, даже ноги начали согреваться, теперь ощущалась только тяжесть подъема, не хватало воздуха, и темп продвижения поэтому был не высок. Суровое утро не очень-то жаловало смельчаков: тяжелые облака наплывали на острые иглы вершин противоположной стороны ледника, временами налетали порывы ветра, бросавшие им в лицо остатки ночного снега. Когда достигли вершины кулуара, удалось рассмотреть, где же они находятся. Хотя легкого восхождения и не ожидалось, представшая перед ними картина превзошла самые худшие ожидания и предположения. Вдали была видна главная снежная вершина, к которой вел очень длинный гребень. На дальнем плане он выглядел спокойно, зато прямо перед восходителями врезался в небо острым лезвием обледенелых скал, за которыми были видны не менее неприятные скальные башни с шапками снежных карнизов...

Август 1909 года

Жаркий летний день. Впрочем, хотя и печет, но жара не угнетает. Наверное, потому, что рядом громадное тело ледника и грохочущая, пенящаяся река. Настроение у Мекка было прекрасным; так бывало с ним, когда все начинало удаваться — и жизнь казалась светлой, и сам себе начинал нравиться. Казалось бы, что особенного — побывал на склонах Казбека, все в порядке с Врмоловской хижиной и отряд проводников крепчает, вовсю идет работа во Владикавказе, Цей встретил хорошей погодой, наконец, найдена метка Касперовича. Мелочи?

Но когда удаются все мелочи, это и есть большая удача. Так или иначе, хотелось поговорить, высказаться, тем более когда, видишь, что на тебя смотрят с восхищением.

— Если бы наши горы были поближе, если бы наши люди не были так ленивы и нелюбопытны... Насколько отстали мы от европейцев в альпинизме? На 20, на 50 лет? У нас на подходе только «золотой век», это в Альпах 60-е годы. Но должен быть перелом в сознании, прорыв, и тут я вижу свою задачу в том, чтобы писать, издавать, будить общественную мысль. России нужно было начинать еще в 70-е годы. Как много может зависеть от одного человека! Вот был жив Федченко. Ведь он правильно понимал, что без альпинистской техники невозможны никакие серьезные восхождения и исследования в высокогорье. На лошадях по ледникам - много не наездишь.

— Да. Он погиб в Шамони, умер от истощения, в непогоду оставленный проводниками.

—— Нет ничего удивительного. Такое может случиться и сейчас. Компания гидов Шамони выдает проводников по очереди, стараясь всех занять. Вот и попадаются. Его просто бросили на погибель. А ведь он специально приезжал, чтобы изучить искусство альпинизма.

— Читаешь иногда отчет какого-нибудь русского путешественника и не знаешь, смеяться или плакать. Вроде бы комическое дело — ученый, изучающий горы, а пешком ходить не умеет; кажется, снимешь его с лошади — и он упадет тут же.

— Или взять описания. Пишут, как «ползли», как «цеплялись», какие непреодолимые препятствия, какие страшные трещины, какие они герои, что их не боятся. Тащат лестницы, везут с собой собак для вынюхивания трещин, привязь дают к себе палки. Как будто и нет мирового опыта, как будто до них никто на ледники и не выходил.

— Конечно, пока еще хватает объектов для,исследований в долинах и еще есть белые пятна, о которых можно собирать сведения по расспросам, но это время уже ушло. Мне кажется, в любой научной экспедиции в горы, скажем в Среднюю Азию, должны быть альпинисты, да и сами ученые должны готовить себя к горным восхождениям, как готовят себя, упражняясь в астрономических наблюдениях. Только тогда раскроют свои тайны и Хан-Тенгри и Сель-Тау, загадок хватит еще на многих и многих.

Июль 1884 года.

...Ничего не оставалось, как идти на штурм этого гребня. Вперед вышел Вургенер — это его работа, здесь и потребуется его мастерство, его, опыт и осторожность. Несколько часов подряд преодолевали альпинисты трудный участок гребня, приходилось карабкаться по заснеженным скалам, рубить ступеньки в натечном льду, траверсировать по гладким скальным плитам, отчаянно цепляясь за мельчайшие неровности. Местами перелезали через скальные башни, иногда приходилось обходить опасные участки, немного спустившись на западную сторону. Только к полудню вышли на пологий участок гребня, где можно было хоть немного успокоиться и отдохнуть. «Nuk einige Minuten Rest», — выдохнул Бургенер, когда партнеры подошли к нему на маленькую седловину. Усталость и голод не сломили их, близость вершины придавала силы для последнего броска. Вскоре вышли на крутой, но широкий фирновый гребень, по которому наконец можно было идти одновременно. Еще один взлет, и вот она — вершина!

13.30. 25 июля 1884 года. Сердечные рукопожатия, улыбки — чем труднее дается победа, тем больше она приносит удовлетворения. Деши торжествовал, в этом моменте было что-то особенное, не похожее на чувства, испытанные им в Альпах и Татрах. Это происходило от сознания, что ими совершено действительно значительное и непростое восхождение.

На вершине пробыли около 15 минут. На узком снежном гребне разместиться было нелегко, и швейцарцы спустились чуть ниже, где из камней выложили небольшой тур. День был не самый лучший для наблюдений — вся западная по лавина была укутана клубами густого дыма-тумана. На востоке Деши быстро определил Казбек, Джимарай, был виден скалистый хребет. Вниз с вершины уходили крутые снежные и скальные склоны. На юге, в разрыве скального гребня, были видны далекие зеленые холмы, луга и леса, слегка позолоченные солнечными лучами, — они были единственным, что смягчало суровый альпийский пейзаж.

Но нужно было возвращаться. И на обратном пути трудности показались еще более значительными. Из альпийских восхождений Деши это напомнило только восхождение на гребень Вайсхорна, но было явно длиннее, да и трудностей побольше. Усталость ослабила чувства, притупила осторожность и внимание, что грозило бедой. Шедший последним Бургенер не раз помогал товарищам, поддерживая их веревкой. К счастью, все обошлось благополучно, по крайней мере до кулуара, в начале которого Руппен потерял равновесие и заскользил головой вниз. К счастью, мягкий снег не дал ему набрать скорость, и рывок, который пришелся на верхних, был не так велик. Срыв не прошел бесследно, и было видно, что парень испытал значительное потрясение. Темп спуска замедлился. Петер спускался теперь на туго натянутой веревке. У подножия кулуара обнаружили, что их утренние следы перекрыты массивными комками лавинного выноса. Их путь был лавиноопасным, и им явно повезло.

К семи часам спустились на место ночевки. О дальнейшем спуске не могло быть и речи, хотя с трудом представлялось, как удастся им пережить предстоящую ночь. Талая вода насквозь промочила спальные мешки, размокли до непригодности остатки лепешек и галет. Единственное, чем удалось подкрепиться, — это лимонад, который развели в подогретой воде.

Петер был плох, жаловался на недомогание, на боль в подвернутой ноге и в ушибленном плече, стонал и, умостившись на спальном мешке, не проявлял никакого желания хотя бы спрятаться под его защиту.

Бургенер делал все молча, — видно, был зол, и отчасти на себя, наверное, за забытые продукты и пережаренную баранину. Куда делась та радость, которую испытали наверхуТерял контроль над своим поведением и Деши: сначала все силы были брошены на приготовление лимонада, потом — как бы разместиться в мешке и согреться. В результате подмокли недостаточно защищенные фотокассеты и блокнот, в который к тому же не было сил занести необходимые записи; до термометров, размещенных среди камней, всего-то два шага, но он так и не сделал их. Быстро стемнело, и опять начались жесткие порывы ветра со снегом, послышался отдаленный гром, немилосердный холод начал проникать со всех сторон. Какие тут могут быть мысли — дожить бы до утра да скорее вниз, бегом к теплу, к костру, к чаю, к горячему супу и свежему хрустящему шашлыку!

С первыми приметами приближающегося рассвета дружно покинули порядком надоевшие убежища. Поспешно собрав рюкзаки, вышли. Термометры так и остались лежать нетронутыми на своих местах.

Подошли к ледопаду: где же лучше спускаться? Поиск затянулся — всюду путь преграждали трещины, а слева не пускали крутые скалы. В довершение ко b( -му начал опускаться туман, и Деши был уже на грани отчаяния. Руппен безвольно валился на снег, и лишь злой Бур-генер продолжал настойчивые поиски. Нужно траверсировать на боковой ледник — к такому выводу пришел он в конце концов. Для этого пришлось даже набрать немного высоты. К счастью, на боковом ледничке отыскался длинный фирновый желоб, выходящий ниже основных трещин ледопада. В нем было неуютно и небезопасно из-за возможности падения камней, было круто, и пришлось скрючившись рубить ступени, но это был путь к спасению. Потом уже брели, еле передвигая ноги, по снежным полям ледника до самого первого ледопада. Едва вышли на последний снежный склон, как начали напряженно вглядываться в открывшуюся панораму. Где же встречающие? Ведь мы должны были спуститься еще вчера! Было чертовски обидно, казалось, что не хватит сил добраться до леса, где стоят палатки. И вдруг... Да, вот уже ясно различимы фигурки людей, поднимающихся наверняка им навстречу с продуктами и дровами. Невольно вырвался дружный крик радости, и Бургенер даже достал из-за пазухи револьвер и дважды выстрелил в небо, чтобы привлечь их внимание. Это был единственный случай применения им личного оружия, с которым он не расставался даже во время восхождения. Чтобы защищаться от плохих людей, которых он, вероятно, думал встретить охраняющими подступы к вершине Адай-Хох.

Встреча произошла на верхней морене. Трое осетин-носильщиков принесли два мешка, заботливо упакованных Добышевым, и передали от него поздра вительную записку, написанную на сме шанном франко-немецком языке. В меш ке было столько продуктов, что можно было прожить целую неделю! Тут же раз, вели костер, приготовили роскошный обед. Даже солнце смилостивилось в этот момент — выглянуло из-за туч и обогре-ло счастливых восходителей своими ласковыми лучами. В шесть часов спустились в базовый лагерь, где их сердечно приветствовал «герр профессор», проведший весь день на склоне выше лагеря и в бинокль наблюдавший за их спуском.

Август 1909 года

Перед глазами во всей красе парила вершина, как бы рукавом прикрываясь длинным крутым скальным хребтом с обрывом стекающего на эту сторону ледника. Невозможно было четко определить, какая часть принадлежит самой горе, а какая — впереди стоящему хребту.

— И все-таки...

— Деши мог ошибиться в том, с какой ноги он встал утром. Но чтобы писать в «Элпайн джориэд» и попутать ориентировку гребня... Этого быть не может. Деши ведь не был новичком, наоборот, уже тогда он был известным исследователем Татр, а в низких горах еще больше приходится полагаться на компас, ориентиры там похуже.

— Может, он отметил, что поднимается на северо-восток, а не по северовосточному гребню?

— А потом он пишет, что дошли до первой вершины, и от нее к югу—до второй. Первая — скальная, вторая — снежная. Разве это похоже на Уилпату?

— Неужели возможна такая грубая ошибка?

— Если посмотреть на карту самого Деши, не последнюю, а 1886 года, то на ней Цейский ледник имеет не два верхних бассейна, а один и его Адай-Хох стоит посередине гребня.

С вершины он видел зеленые поля Рачи, а с Уилпаты это невозможно — все закрыто Чанчахи и Мамисон-Хохом. Я убежден, что они поднимались именно на Мамисон.

Целый ряд деталей восхождения однозначно указывает на то, что Деши с партнерами поднялся на вершину Маммисон-Хох.

Из журнала "Ветер Странствий" № 25.

К оглавлениию >>