Леня устал, ему три года, он не может идти слишком долго по размокшей глинистой тропе. Но если я его посажу на плечи, то не смогу двумя руками отряхивать от воды ветви перед ним и тогда он промокнет насквозь. А нам еще довольно далеко идти.
- Папа, почему земля не стоит?
- Это у тебя самого ноги разъезжаются.
- Почему?
- Потому что ты по глине скользишь.
- Я не скольжу.
- Нет скользишь, ноги у тебя разъезжаются.
- Они сами, - сказал Леня и обиделся. Теперь он чуть не падал.
- Ты тихонько ставь ноги, и не надо поворачивать носки наружу.
- А где ружа? - Леня оглянулся по сторонам и посмотрел на меня, как мне показалось, хитровато.
- Почему ты все время спрашиваешь и спрашиваешь, вместо того чтобы внимательно ставить ноги?
- Внимательно это как?
- Внимательно это вот так, смотри...
Мы некоторое время идем молча, и Леня говорит:
- Я устал идти внимательно.
Я посадил его на плечи, но он сразу попал под потоки воды. До лагеря, где нас ждали, где был большой костер, палатки, где можно было Леню переодеть и уложить спать в тепле, было далеко.
Неудачной получилась наша прогулка, но кто же знал, что зарядит этот дождь. Конечно, кое-что на случай дождя я взял, но нет ничего такого, что бы не промокло, когда продираешься через кусты в дождь. Разве что водолазный костюм.
Я опять поставил малыша на тропу и стал отряхивать перед ним кусты. И опять он сказал, что давно уже очень, очень устал. Я стал его поучать:
- Леня, нужно быть упрямым.
- Мама говорила, что не нужно быть упрямым.
- Ну хорошо, нужно быть настойчивым.
- А что такое настойчивым?
- Настойчивый - это когда продолжаешь начатое дело, как бы ни было трудно.
- А зачем трудно?
- Потому что жизнь - не игра. В ней бывает и трудно, и плохо. И надо быть терпеливым. Понял?
- Понял. Давай все-таки лучше играть.
- Сейчас не время.
- Почему?
- Ты вот что - не задавай больше вопросов, а старайся не падать.
- Почему?
- Сейчас не надо.
- Не спрашивать?
- Нет.
- А зачем мы пришли в лес?
Он меня отвлекал, и я немного заблудился. Задавать вопросы ему до этого никогда не запрещали, и теперь, в три года, он никак не мог примириться с этим.
Я укутал его во все, что было, и, усадив на плечи, ринулся через кусты. Я старался защитить его от веток, но все-таки его стегануло по лицу. Он заплакал. Я схватил его в охапку, прижал к себе и снова полез через кусты. Через некоторое время мы оказались на полянке, и я решил здесь заночевать. Кусок полиэтилена у нас был, мы могли соорудить из него тент от дождя; и спальный мешок, в котором мы вдвоем помещались, тоже был. Лес кругом был сырой, лиственный, и мне не сразу удалось зажечь огонек. Потом я стал рыться в рюкзаке, доставая котелок, еду. Леня тем временем приволок сырую корягу, положил ее на не окрепший еще костерок и погасил его. Я вспылил:
- Ну кто тебе позволил?!
Он молчал.
- Почему ты молчишь? Отвечай, кто тебе разрешил? Ну?
- Киса.
- Что киса?
- Киса разрешила.
- Почему ты обманываешь? Никакой кисы нет.
- Я не обманываю. Ты сказал "отвечай"...
Пожалуй, он был прав: я требовал ответа, и он, как мог, придумал ответ.
Я снова стал возиться с огнем и, когда костер затеплился, постепенно разгораясь, снова занялся устройством ночлега. Леня опять притащил сырую дубину и готовился придавить ею огонь. Я его остановил:
- Не надо подкладывать ветки в костер.
- Почему?
- Потому, что ты его потушишь. А он нам нужен, чтобы сварить еду и чтобы мы с тобой потом погрелись у костра.
- Значит, костер для меня тоже?
- Да.
- Почему же тебе можно подкладывать дрова, а мне нельзя?
Тогда я попросил его, прежде чем кидать ветки в костер, показывать мне. Он сказал удивленно:
- Значит, можно спрашивать?
Он тут же притащил ветку и, получив отрицательный ответ, отправился искать другую дровину. Она опять оказалась непригодной. Я объяснил ему, какие нужно искать ветки.
В течение следующих десяти минут он принес мне сорок веток, по одной, и сорок раз спросил: "А эту можно?.." Он даже не менял интонаций - как замкнутое кольцо магнитофонной пленки с записью единственного вопроса. Он проделывал это с неимоверной резвостью, и я подозреваю, что подходил ко мне с одними и теми же ветками, пока не добивался положительного ответа.
Темнело, я спешил, натягивая в кустах тент, злился из-за этой вынужденной ночевки, с неприязнью вспоминал правоту тех, кто уговаривал меня "не таскать ребенка в лес" (удивительно, как часто слишком осторожные бывают "правы"!).
На костер мне смотреть было некогда, и я автоматически отвечал: "Да... да... да... да", на большее меня уже не хватало. Леня мигом затушил огонь, и даже котелок, подвешенный над костром, скрылся под грудой "сырья". Я покончил с тентом и снова пошел в лес собирать сухие ветки. Леня сидел у кострища, с любопытством поглядывая на меня.
- Ну, что ты сделал? Теперь у нас нет костра. Ну, какой смысл было это делать?
- Папа, - сказал он, - дай мне спички, теперь я загорю. А ты будешь подкладывать ветки. Потом опять ты для меня загоришь костер, и я буду подкладывать.
Я тихонько опустил хворост на землю, перевел дух. Мне стало стыдно своей вечной озабоченности, напряженности, внутренней суеты.
Он прав. Он преподал мне урок: ведь мы пришли в лес для забавы. Какое имеет значение, как складывается игра, разве можно забывать, что это - игра?!

<<Назад   Дальше>>