База отдыха в Ленинградской области Eco Village — это идеальный вариант.. На официальном сайте вы можете забронировать коттедж на нужное количество гостей. Мы принимаем посетителей в любое время года, предлагаем различные варианты проведения досуга — в зависимости от погодных условий и ваших предпочтений. На расстоянии 89 км от объекта находится Санкт-Петербург.

 

ГЛАВА XI ЧУЖОЙ КРЮК / часть 1

По окну ползает пчела. Взлетает, бьется о стекло, снова ползет, срывается и опять... Она ищет выход. А в пяти сантиметрах над ней раскрытая настежь форточка. Глупая пчела - отмечает наш глаз. Именно глаз - разум не откликается на подобные пустяки.

Нет, поведение пчелы ничуть не глупее поведения человека в таких обстоятельствах. Она в том положении, когда "за деревьями леса не видно". Она в положении подвешенного на скале альпиниста, которому бескрайний камень горою не видится. :

Камень... камень... камень... Нет конца и края этой шершавой тверди. Нет, потому что глаза в тридцати-сорока сантиметрах от гигантской стены, по которой ползешь, как пчела по стеклу. И ожидание выхода на полку или в какой-нибудь кулуар не снимает до конца тревожного чувства бескрайности этого опасного пути. Разум знает - сердце не верит... Над головой и чуть левее зацепка. Она кажется прочной... А вдруг отвалится?! Вторая точка опоры под левой ногой. Именно точка. Множеством геометрических точек этот уступ в виде двухсантиметровой скальной заусеницы можно назвать только от глубокой иронии к самому себе. Ладно, при большом оптимизме можно уверовать, что благополучие пройдешь эти полтора метра. А дальше что? А дальше все та же степень риска - чуть больше, чуть меньше А потом опять... И снова... И еще раз опять... Я думал об этом. И тогда меня начинает стегать мерзким потным страхом теория вероятностей - шансы на срыв все не временны, весь вопрос, сколько их и из какого числа: из десяти, из ста?..

Как они пробились, через какой лаз проникли мне в голову, эти парализующие, едкие мысли?! Мне сейчас кажется, что по-другому быть не может и никогда не было - они неизбежны в таком положении. Но ведь я точно знаю: ничего подобного не было на тех сотнях маршрутов, пройденных мною за далеко не короткую восходительскую жизнь. Я проходил стены весело, с интересом, глядя лишь вверх и думая лишь о том, что любопытного ждет меня там, высоко над головой. Могло ли быть по-иному? И разве не устал бы я от альпинизма, если б каждый подъем проходил столь мучительно?!

Метры все же уходят вниз вместе с душевными силами, вместе с моим весом. Сейчас над головой футов двадцать зализанной, черствой стены. (Здесь считают :а футы, и мне теперь это кажется правильным. Еще 'лучше считать бы на пяди - слишком тяжко дается не каждый шаг.) Ее можно траверсировать вправо, есть за что зацепиться рукой, неплохой выступ для но.. А дальше трещина, в которую можно заклинить кулак, использовать его как искусственную точку опоры, подтянувшись, выйти на полку.

Я уже запустил пальцы в скальную выбоину, когда в полуметре над собой заметил свежевбитый крюк. Пробовал и убедился - сидит прочно. Крюк отмыкал лобовой путь. А он намного короче и надежней. Я подумал: если этот крюк не коварство судьбы, то в нем ее искренняя помощь, и уж хотел было прощелкнуть на него карабин. Однако...

Сперва возник голос самолюбия. Оно вздыбилось с ходу, как второй конец палки, на которую наступили. То самолюбие, что больше всего и движет душой альпиниста. Оно взбунтовалось, поскольку не успело еще подладиться под новые и пока непонятные ему проявления моей психики. Забыв обо всем, я решил пройти стену свободным лазанием.

Я ухватился за верхнюю зацепку, поднял ногу, чтобы шагнуть на уступ, но... ничего не вышло. ЭТО вновь надвинулось на меня. ЭТО заставляет меня смотреть вниз. А там уйма маленьких человечков, многие из которых держат подзорные трубы, бинокли, чтобы подробней меня разглядывать. Нас разделяет метров пятьсот.' Около двух троллейбусных остановок. Когда я сорвусь, то пролечу в свободном падении две троллейбусные остановки! Упаду на острые камни и буду выглядеть так, словно по мне колотили кулинарным молотком.

Я смотрел вниз! Делал то, чего научился не делать еще в начале своей альпинистской жизни. Смотрел] глазами непривычного к высоте человека. У бывалого альпиниста взгляд вниз предназначен для деловой оценки, не более того. Он не вызывает каких-либо мрачных ассоциаций, не будит гнетущего, чреватого паникой воображения. Восходитель не примеряет себя к высоте -1 он от нее независим.

Что с моими глазами? Они безвольны, против моего желания опускаются вниз, резко падают, как у куклы, o переведенной в горизонталь. Они велики, глаза моего страха! Но, к счастью... Ни один орган не способен так быстро перестроиться, как глаза. Они перестроились, обрели свои прежние размеры - присмотрелись к двум' троллейбусным остановкам по вертикали, воспринимают их сейчас более отчужденно, равнодушно.

Теперь взгляд на трещину, куда намерен вставить кулак, чтобы подтянуться. И снова сомнение... с неизменным здесь спутником - страхом. Надежна ли трещина? Вдруг раскрошится камень, выскочит кулак? Но и этот страх меркнет в сравнении с паникой, которая меня охватывает оттого, что вижу, как рушится, крошится осыпается мой опыт, как распадаются проходные восходительские понятия, аксиомы. Я впадаю в альпинистское младенчество, теряю способность оценивать простейшие ВЕЩИ. Смотрю на трещину, оценка которой заслуживает лишь беглого взгляда, и сомневаюсь, как новичок. Это равносильно сомнению в обжигающем свойстве огня, охлаждающем действии льда. Что со мной происходит?! Странная, аномальная потребность анализировать и убеждаться в правильности основополагающих, опорных понятий, заново открывать, что стул для того, чтобы на нем сидеть. Откуда она взялась, эта чертова амнезия, эта потеря альпинистской памяти?!

Меня преследует чувство, будто что-то должно случиться... со мной или хуже того - по моей вине. И каждый раз наплывает картина: перед глазами тела на белоснежном скате пика Ленина... В ней, кажется, истоки моей болезни.

Все это мелькает в секунды. Но чудится, будто нерешительность моя тянется часы, видна и понятна всем - партнерам и даже публике, следящей за мной сквозь оптику. Пора наконец сделать выбор. Я говорю себе: сомнение в моем деле, как и деле канатоходца, больше, ЧЕМ что-либо, имеет роковые последствия, его можно ело маркировать черепом с двумя костями. Я должен одолеть себя. Поблажка себе - это поблажка страху. Это хворост в огонь. Дальше может быть только выбор: или конец альпинизму, или конец особенной жизни - рано или поздно, в некий злосчастии момент страх уведет меня в пропасть в самом физическом смысле этого слова. Я решился. Я изготовился. И в тот же момент поднять во мне от самого живота, буйно воспряло упругое чувство - злобный протест: на черта мне сдалось это приключение, кому и ради чего нужен этот дурацкий, тем более здесь, в чужой стране, где лежит на повышенная ответственность?! О чем я думаю? Вот ж, который открывает прямой и короткий путь, за который можно с гарантией зацепить свою жизнь!

Я использовал крюк, быстро прошел стенку и оказался на маленькой площадке. Обеспечив страховку, принял сюда Непомнящего и Виснера. До высшей точки маршрута оставалось немного, и мы легко одолели этот участок.

Наверху я заметил, что Фриц Виснер чем-то недоволен. Нет, он не сердился, даже напротив: опускал глаза и был явно смущен. Смущен, видимо, тем, что не знал, как деликатнее выразить свое замечание. Наконец, преодолев себя, он сказал:

- Извини, Володя, у нас это не принято.

- Что не принято?

- Пользоваться чужими крючьями. Я говорю не о тех, что попались внизу. Эти - стационарные. Они - принадлежность маршрута, ими пользуются все, без них нельзя обойтись. Речь о последнем - его забила шедшая перед нами связка.

- А что с ним будет, с крюком?! - обиженно ответил за меня Непомнящий. - Что, мы его погнули, сломали?! В конце концов, мы готовы отдать за него десяток. - Толя немного слукавил. Он прекрасно понимал, что Виснер имеет в виду другое.

- Ну что ты! Крюка не жалко.

- Ясно. Дело в принципе: священное право собственности!

- Собственность здесь ни при чем. Это вопрос этики...

- Понятно, Фриц, - перебил я его. - Ты хочешь сказать, что чужой крюк - это чужое достижение.

- Да, да! Именно это. Нас вправе упрекнуть в несамостоятельном восхождении. Мы, по сути дела, воспользовались чужой помощью. Кстати, крюки на этих маршрутах вообще нежелательны. Здесь ценят, когда их проходят свободным лазанием.

- По-моему, излишняя щепетильность. У нас с этим проще: сегодня я воспользовался его крюком, а завтра он - моим. Так же как у нас не считается зазорным в случае крайней необходимости идти по чужим следам. Наша этика позволяет...

- У нас вообще... разный подход к некоторым нормам, -. прервал меня Анатолий. - Я вспоминаю, как западные немцы на альпинистских привалах жуют каждый свой бутерброд... Откровенно скажу: нам это не по душе.

- Ты не прав, Толя, - быстро, взволнованно заговорил Виснер. - Виной тому не образ мысли, не национальный характер и не проявление индивидуализма. Дело куда проще. Это всего лишь вопрос тактики переноса грузов. У вас один несет чай, другой - сахар. А немцы считают, что лучше, если каждый будет иметь в рюкзаке комплект продуктов и распоряжаться ими, как захочется. К тому же человек может сильно отстать, потеряться.

- А ты не находишь, что такую тактику диктует некое свойство души, которое называется индивидуализмом? Знаешь, эдак незаметно, подспудно наводит на чужую мысль, и в результате отыскиваются именно такие, близкие сердцу варианты?!

- Это слишком сложно... - усмехнулся Виснер. - И умозрительно. Индивидуализм диктует все и всем. Не только западным немцам. Вы повсюду говорите: коллективизм - основа восходительства. Это снаружи так выглядит. А вовнутрь заглянешь, все оказывается по-другому. Я говорю о большом альпинизме, а не о том, где собираются молокососы, чтобы поклясться друг другу в верности и, возможно, даже за компанию умереть. Мастер альпинизма - это личность. А личность склонна к обособлению. Это у нее защитное свойство - чтобы сохранить- свою цельность. Сильные альпинисты движутся группой, и все-таки каждый идет сам по себе. Он замыкается на своем ощущении гор, переживании трудностей маршрута, побед и неудач. Он держит в себе эти чувства, не испытывая ни малейшего желания с кем-либо поделиться ими... Да зачем я вам все это говорю, будто вы не знаете, что настоящий восходитель связывается веревкой с партнерами только по крайней необходимости?! Что отсюда - явление одиночек?! И что большинство из нас идут в коллективах не по зову души, а по велению разума?! Вам не хуже, чем мне, известно: хождение в группе - сложное, тонкое искусство. Умение во всех случаях оставаться хорошим, честным товарищем - признак высокой альпинистской зрелости. Но это не дает вам права считать, что альпинизм - маленькая модель коммунизма.

- Все это признаки индивидуальности. Индивидуализм - совсем другое дело. Нельзя путать эти понятия. К тому же зря ты так смело говоришь за всех альпинистов мира. Я действительно люблю переваривать горы уединенно. Но я же и люблю ходить в них компанией. Я ни за что бы не пошел одиночкой, даже если б это было совсем безопасно. Все это сложно и не может быть однозначным. И вообще... по-твоему, выходит, что на альпинизме не может оставаться какой-либо национальный или социальный отпечаток. Получается, он не подвержен национальному влиянию?

- Подвержен. Но не в главном. В главном наоборот: это он образует особую международную общность - альпинистов.

- Вот и вернемся к нашим баранам. Мы ведь и не говорим о главном. Разве вопрос, как относиться к чужому крюку, - главное в альпинизме?

- Ну хватит! - вмешался я. - А то этому конца не будет.

Я оставался в стороне от беседы. Мне не до разговоров. Мне сейчас хватало своих переживаний, своих размышлений. И весьма драматичных. Тех, что привели меня к очень удобному, но отторжимому душою выводу: ладно, проживу и без альпинизма. Виснер, видимо, заметил мое настроение, понял, о чем я думаю, и сказал:

- Не надо расстраиваться, Володя. Ваш авторитет от этого нисколько не упал. Мы считаем вас сильными альпинистами и высоко ценим советскую восходительскую школу. Смотри, сколько там народу наблюдает, уверен, все они в восторге от вас. А крюк - это маленькая оплошность. Я досадовал... мне хотелось, чтобы все прошло идеально. К тому же по-своему ты поступил правильно. У вас другой альпинизм, поэтому другие правила. Ты сказал: в случае необходимости идете по чужим следам и знаете, что никто вас в этом не упрекнет - ни в душе, ни вслух, и я подумал: ваш альпинизм то и дело ставит людей в условия, когда игра кончается, когда не до спорта - начинается борьба за жизнь. И тут условности не имеют никакого значения. Этот фактор очень влияет на все ваше альпинистское мировоззрение. У нас тоже есть такой альпинизм. Но он представлен всего лишь одной горой - Мак-Кинли, на Аляске.

Разумное объяснение. В целом. Тяжелых для меня частностей Виснер не знал... И все-таки меня радовало уже то, что он сам до этого дошел - не пришлось оправдываться. Я несколько ободрился, хотя в душе оставался свинцовый осадок.

Вечером в номер ко мне зашел Непомнящий и снова завел разговор о злосчастном крюке.

- Если разобраться, - сказал он, - в упреке Вис-нера ничего нового. Хоть и нет такого правила, но и у нас использование чужого крюка не доблесть. Только не бери все на себя. Я себя укоряю. Сделал бы то же самое - не задумываясь подвесился бы на эту железку. По-моему, все мы не в ту тональность попали - что-то вроде экскурсионного настроения. Еще встреча такая: представители", "делегаты"! Словно не работать придали, а для осмотра экзотики.

Я молчал. Он пришел, чтобы меня успокоить, и наивно думал, будто мне это непонятно.

- А почему мы расслабились? - продолжал Анатолий. - Может, потому, что свысока смотрим на их нравственность? Они, мол, здесь за лучший кусок в глотку друг другу готовы вцепиться. Если у нас такой поступок не осуждается, то здесь тем более? Немного подзабыли, что имеем дело с альпинистами!

* * *

Американская пресса, понятно, не обошла нас вниманием. Отражала визит советских весьма подробно. Мы постоянно глядели на свое отражение и пришли к выводу: утомительная это штука, зеркало. Особенно если оно не слишком точное. Случалось, правда, и так, что приходилось говорить себе: "Нечего на зеркало пенять..." Но так бывало редко, поскольку нас все-таки больше хвалили.

В первые же дни газеты поместили отчеты о наших тренировках в Шавангуке. Много говорили о необычайной скорости прохождения маршрутов, ничуть не жалея превосходных степеней. Пришлось, однако, проглотить и весьма ощутимую ложку дегтя - "чужой крюк" не ускользнул от внимания репортеров. Был юмор по поводу галош Сережи Бершова и Славы Оннщенко. Была и некоторая торопливость в оценке и толковании фактов. Кто-то из журналистов, услыхав звон, не дал себе труда разобраться, где он, и выдал "уличающие" строчки с броским аншлагом: "Русские приехали без снаряжения!" В этом подобии правды не содержалось ни полправды, ни четверть правды. Наша федерация договорилась с ААК: мы берем только легкое снаряжение (крюки, карабины, закладки); пуховыми мешками, палатками, веревками, ледорубами нас снабдят на месте. На тех же условиях в следующем году должен проходить и ответный визит американцев. Это вызвано ограничением перевозки грузов на самолете. Но... вероятно, соблазн уличить советских в нищенстве оказался сильнее, чем забота о репутации своего печатного органа.

Но, повторяю, это были лишь мелкие пятнышки на общем фоне доброжелательства.

...Началась наконец истинно деловая часть нашей поездки. Мы сели в самолет и полетели с востока на запад, в центр страны, штат Вайоминг. Здесь в Тетонских горах нас ожидал популярный в Штатах массив Гранд-Тетон.

Ночь провели в Джексоне, небольшом городке неподалеку от Гранд-Тетона, и на другой день отправились в район восхождения.

Утро оказалось не слишком добрым. Накануне весь вечер готовились к выходу - паковали рюкзаки, проверяли веревки, карабины... Но, пробудившись, увидели сырые унылые окна. Шел дождь, способный вызывать юмор разве что у людей, которым все равно сидеть дома. Мы красноречиво посмотрели на нашу альпинистскую. совесть - Виталия Михайловича, - и суровый, несгибаемый Абалаков ответил:

- Куда же, к черту, в такую погоду?! Сидите уж. Может, к обеду пройдет...

Протеста это, понятно, не вызвало хотя бы уж потому, что выпал случай поспать лишних пару часов. Однако...

В дверь постучали. Вошел местный гид, знакомивший нас с достопримечательностями района. Сейчас он прибыл, чтобы доставить нас на исходную точку маршрута.

- Одевайтесь, пошли! - сказал он.

- Куда?!

- На маршрут.

- Но дождь?!

Губы его искривились в усмешку:

- У вас нет снаряжения на случай дождя?! По-моему, вы просто плохие альпинисты. Непонятно, за что вас хвалят? - сказал он не моргнув глазом.

Фигурального смысла в его ответе не содержалось, доброй иронии тоже. "Плохие альпинисты" значит плохие альпинисты. По лицу его было видно, что он раз и навсегда сделал вывод о нашей квалификации.

<<Назад  Далее>>

Вернуться: В.Шатаев. Категория трудности